Ворон и ветвь - Арнаутова Дана "Твиллайт" (книги онлайн полностью txt, fb2) 📗
Когда захожу, он лениво перелистывает книгу, продолжая напевать про принцессу Эллейн, украденную королем сидхе. Баллада едва ли на середине. Чайлд Роланд, младший принц, только выехал спасать сестру и двух старших братьев, успевших сгинуть без следа. С мечом из холодного железа против всех чар Волшебной страны! Дурак железнолобый, но сказочные принцы все такие. Странно… Получается, без меня он не пел? Я привык замечать все, что касается его: да-да-да, лишних знаний не бывает – уж это я запомнил. Кто знает, что может пригодиться? Не поднимая глаз от книги, он хлопает ладонью по кровати рядом с собой, словно подзывая собаку. Я ставлю вино и стаканы на столик рядом с маленьким золотым подсвечником, послушно сажусь, стараясь не прикоснуться. От него пахнет мятой, чабрецом и чем-то горьковато-смолистым, так что хочется вдохнуть полной грудью и держать этот запах в себе, пока хватит дыхания. Если закрыть глаза, покажется, что сидишь на летнем лугу, но не на солнце, а под полной луной – аромат холодный и резковатый.
– «Семь сказаний о камнях и травах» прочитал? – интересуется он.
– Да, – чуть хрипловато отзываюсь я.
– И как? Что понял?
– Что за могущество и знания надо платить. – Мой голос звучит мертво даже для меня самого. – И что если правильно спросить – ответит даже то, у чего нет голоса…
– Грель, за столько лет пора бы и привыкнуть, – неожиданно мягко говорит мой мучитель, откладывая книгу и откидываясь на высокую подушку у спинки кровати. – Не в первый же раз. Да тебе и самому нравится в итоге.
Он прав. От его правоты хочется свить петлю или воткнуть ланцет себе в горло, но ошейник, разумеется, не позволит этого сделать. Мне нравится. То, что начинается с отвращения, на удивление быстро переходит в удовольствие, заставляющее стискивать зубы, чтобы не стонать и не просить еще. Он знает меня до малейшего уголка: и плоть, и душу. Знает, как прикоснуться, что и когда сказать… И так каждый раз – от омерзения к наслаждению. И снова к омерзению, когда прихожу в себя. Я не златовласая принцесса. За мной не явится никакой Чайлд Роланд.
– Тебе двадцать три, Грель, – повторяет он то, о чем я думал недавно, как обычно, не обращая внимания, что я ничего не говорю. – Тело требует своего, как ни крути. Кого тебе здесь стыдиться, дурачок?
Вместо ответа я ровно, медленно и глубоко дышу. Сам научил, как сохранять равновесие. Только все прежние уроки вылетают из головы под внимательным взглядом ярко-зеленых глаз. Сегодня в них ни малейшего мутно-болотистого оттенка, как бывает, когда у него болит голова. И эксперимент, похоже, удался. Значит, все будет надолго и всерьез, до самого утра…
– Почему? – неожиданно для самого себя спрашиваю я. – Почему тебе не все равно, что я чувствую?
Он пожимает плечами.
– Было бы гораздо проще и приятнее, мальчик. Никаких искусанных губ, никаких слез в подушку – потом, когда ты уходишь.
– Я не плачу! – вспыхиваю я.
– Да, знаю. Давно не плачешь, – чуть криво улыбается он. – Научился. Это хорошо, как ты думаешь?
И, не дожидаясь ответа, продолжает:
– Завтра я уезжаю. На месяц примерно. Представляешь, столько времени – и без меня.
Улыбается уже по-настоящему. Ну да, у меня дыхание перехватило. Месяц свободы! Делать что захочу, спать в одиночку… Библиотека без присмотра! Лаборатория… Бывало такое и раньше, но роскошь редкая. И никогда – так надолго.
– И что? – интересуюсь осторожно.
Он закладывает руки за голову, вытягиваясь на постели, смотрит на меня долго, насмешливо.
– Хочешь – отпущу погулять? Наружу… Куда захочешь.
Я даже думать боюсь, что это всерьез. Мы, конечно, выезжали из убежища во внешний мир, и в последнее время даже нередко. Но он всегда был рядом, каждое мгновение. Рассказывал, показывал: от различий в одежде и говоре у встреченных людей до способов предсказания погоды или ловли рыбы. Учитель. Наставник, чтоб его. Пару раз мы гостили в богатых замках, где мастера Керена, ученого целителя, принимали с почтением, доля которого доставалась и его ученику. А иногда ночевали в лесу, и он водил меня к сверкающей в лунном свете реке, где плескались нагие девушки невыносимой красоты…
Будь это кто-то другой – я бы ждал этих поездок, словно чуда… Но он и тут все умел испортить парой слов, якобы случайным прикосновением на людях, ночью в дешевой гостинице с тонкими стенами, где даже стонать нельзя – разве что в подушку или в узкую ладонь, умело зажимающую рот. Наружу – одному? В лес, горы или в город – к людям! Не верю… Не верю такому счастью.
– Хочу, – сдержанно соглашаюсь я, хотя кого бы обманула моя сдержанность. – Отпустишь?
– Непременно, – улыбается он. – Только не даром. Прекратишь строить из себя недотрогу. Хотя бы на одну ночь. Согласись, одна ночь за месяц свободы – не так уж и дорого.
– А если не соглашусь? – проталкиваю слова сквозь пересохшее горло.
– Тогда ляжешь со мной просто так, как раньше, – хмыкает он. – И поедешь со мной – тоже как раньше.
Под его взглядом я опускаю глаза, стискиваю сложенные ладони между коленей. Одна ночь. Ну кого я обманываю своим ненужным сопротивлением? И какой от него толк? Восемь бесконечных лет, когда он не просто превращал меня в подстилку, но заставлял смириться с этим. Каждый раз мне все легче потянуть за шнуровку на рубашке, расстегнуть пряжку ремня. Каждый раз все проще и приятнее подставить ему губы и обнять, когда он приказывает. Только по приказанию! Но легче ведь. И мы оба это знаем. А месяц без него и в большом мире – не просто счастье свободы. Я бы мог найти другого колдуна, чтобы снять ошейник. Ну, хоть попробовать… И это окончательно перевешивает чашу весов. И я киваю, помня, что так уже было: однажды наяву и множество раз во сне – как сейчас. От этой мысли становится немного легче. Сон – это ведь не по-настоящему? Только вот проснуться не выйдет – это я тоже знаю.
– Хорошо, – просто и спокойно говорит он в ответ на мой кивок. – Вот и договорились.
– Что мне делать? – с трудом шевелю словно замерзшими губами.
– Успокоиться, – все так же серьезно, без малейшей издевки, отвечает он. – Не бояться: больно сегодня не будет. Сделать вид, что ты со мной по своей воле. И вообще – в первый раз. Если что-то не понравится – скажи, я перестану. Только не говори, что тебе не нравится все: не поверю.
На последней фразе он все же улыбается. Чуть-чуть и совсем не обидно. Сев, кладет мне руку на колено – я привычно сдерживаю дрожь.
– Перестань уже, – говорит он почти с сочувствием. – Я ведь знаю, что и как ты любишь. Хорошо, не ты, – поправляется сразу. – Не ты, а твое тело. Только решать все равно тебе, а не ему.
Снова кивнув, я непослушными пальцами тяну воротник рубашки, пытаясь распустить узел на шнуровке. Дергаю, затягивая еще сильнее. Через несколько мгновений его прохладные пальцы ложатся поверх моих, и я изо всех сил пытаюсь не скосить на них глаза. Смотрю на ковер, на так и не распечатанную бутылку вина – куда угодно, лишь бы не на него. На стекле бокалов играют блики от свечи… Вот же проклятье! И правда недотрога. Бордельная…
Ему даже мои пальцы на узле не мешают. Распускает шнуровку, помогает мне – неловкому, закаменевшему – стянуть рубашку. Обнимает за плечи, нежно и мягко притягивая к себе. Проклятье, тысячу раз проклятье! До чего же проще было, когда я мог прикрыться фальшивым несогласием. Как себя обманывать сейчас? Когда его ладони проходят по моей спине, мгновенно теплея, – и я не могу отодвинуться, только сжимаюсь.
– Тише, – шепчет он мне в ухо, грея его дыханием. – Я не буду торопиться. А ты можешь ко мне прикоснуться. Помоги мне раздеться. Пожалуйста. Если хочешь…
Если? Если хочу? То ли мир сошел с ума, то ли я. Его рубашка на ощупь мягкая, плотное льняное полотно обволакивает плечи, как лучшая замша. Обычный лен так не умеет, но ради него, сидхе-полукровки, старается… Любая вещь считает за счастье служить ему. Видимо, я все-таки не вещь. Этот узел под пальцами распускается легко и сразу. Перед тем как снять рубашку, провожу ладонями по его плечам, вдыхаю изменившийся запах. Розмарин, шалфей, зверобой и еле уловимый привкус розы – он научил меня отличать по запаху любые травы, хоть в питье, хоть в благовониях. Несложная наука, если у его спокойствия один запах, у желания – другой, а у дурного настроения – третий. Но такого запаха я не знаю – и от этого еще тревожнее. Светлые волосы, связанные в длинный хвост, рассыпались по спине. Можно распустить? Не рискну, пожалуй. У сидхе свой этикет, и я не помню, чтоб Керен распускал волосы в постели. Керен… Ну что, пора назвать его по имени? Он когда-то разрешил, как раз на такой случай…
